Известному кинооператору, заслуженному деятелю искусств Российской Федерации, лауреату премии "Ника" Павлу Лебешеву 15 февраля исполнилось бы 70 лет. Дебютом классика отечественного кино стал фильм "Белорусский вокзал" режиссера Андрея Смирнова, вышедший на экраны в 1970 году. Лебешев успешно участвовал в постановках самых разных картин и находил взаимопонимание с самыми непохожими режиссерами. Такими как Никита Михалков, Георгий Данелия, Сергей Бодров (старший), Сергей Соловьев. С последним - Лебешев работал над фильмами "Спасатель", "Асса", "Нежный возраст".
О Павле Лебешеве накануне 70-летия со дня его рождения в эксклюзивном интервью РИА Новости рассказал режиссер Сергей Соловьев. Беседовали Наталья Трефилова, Петр Касаткин.
- Сергей Александрович, чем запомнилось вам знакомство с Павлом Лебешевым?
- Паша был настолько яркой фигурой, что такие обрывочные сведения, как "вот я помню, мы с ним познакомились, он был худеньким и хорошеньким", ничего не значат. Во все часы, во все минуты, во все годы своей жизни он был исключительно ярким человеческим явлением. Поэтому запомнилось все. И бессмысленно начинать говорить про худенького мальчика в больших очках и с оттопыренными ушками, который снимал на фотоаппарат "Зенит". Бессмысленно, потому что дальше была грандиозной яркости, серьезности и значительности жизнь у этого крайне несерьезного, ненавидящего любые формы значительности, очень легкого и веселого человека.
- С чего началось ваше совместное творчество?
- Мы оба любили поесть и выпить. Покупали много выпивки и много мяса, жарили его и выпивали. С этого начиналось и этим же заканчивалось наше художественное творчество. Что до работы... Я всегда боялся его парадоксов, а парадоксальное в его творчестве прослеживалось отчетливо в тот момент, когда он снимал "в глазок" какую-то сцену и, не отрываясь от объектива кинокамеры, говорил: "А рис уже сварили?" Вот это действительно парадоксально. Вообще, комфортность жизнедеятельности организма очень положительно отражалась на его съемочном процессе.
- Среди ваших совместных лент "Спасатель", "Асса", "Нежный возраст". Чем вы можете объяснить успех этих картин?
- Никакого успеха особенного у этих картин не было, а совместное творчество было. Я обожал работать с Пашей. И не только потому, что он получал замечательные изображения, поскольку был выдающимся профессионалом. У него была еще и железная, совершенно профессиональная логика.
Он всегда говорил: "Оператор – всего лишь технический помощник режиссера". Будучи необыкновенно одаренным сам, начиная картину, он ставил перед собой единственную задачу – понять, чего я хочу как режиссер. И в том, что я хочу осуществить, он никогда не видел технической проблемы. В этом плане Паша был абсолютно совершенным человеком, совершенным оператором. Искусно выстроенные свет, тон для него были подсобным делом. Он никогда не занимался операторской самодеятельностью. Это самый творческий, самый правильный подход кинооператора к своей профессии и к своим коллегам.
- Можно ли назвать самую удачную, на ваш взгляд, совместную работу с Павлом Тимофеевичем?
- У нас нет удачных или неудачных работ. Единственное, что я могу сказать, что мы никогда не халтурили. Мы всегда делали все, что могли, а уже удачно или неудачно, решать совершенно не нам. Все считают, что главная работа - "Асса". Не могу я сказать, что она главная. Она наиболее удачливая. Так бывает в семье с детьми: все хорошие, всех любишь, а один вдруг выбился - е-мое куда! Ну, вот, "Асса" у нас "выбилась".
- Павел Тимофеевич был конфликтным человеком?
- Как же! Он был безумно конфликтным человеком. Обожал роскошные театрализованные скандалы. Впрочем, эти сцены никогда не являлись осуществлением его творческой воли. Идиотизма самоутверждения в Паше не было. Это были действительно скандалы – с матерщиной, с драками, поэтому я не буду их вспоминать.
- Насколько трудно было творить при советской власти?
- Идеи находить всегда трудно. Это странный такой труд, связанный с удовольствием. Когда я вижу наше современное безумное кинопроизводство, - коррумпированное, дикое, зверское, безжалостное - я закрываю глаза и думаю: боже мой, что же сделать для того, чтобы вернулась советская власть! Но только в этой части я о ней так думаю. Власть была отвратительная, а снимать было чудесно. Почти невозможно было договориться, чтобы тебе дали работать, но если ты уже договорился и сверху давали добро на съемки картины, то дальше чиновники были надежнейшими партнерами, и мы себя всегда чувствовали как за каменной стеной. Сейчас же я не могу даже на секунду повернуться спиной к продюсеру- сразу холодок между лопаток: вот-вот нож всадят в спину и провернут.
- Есть ли у вас с Лебешевым сцены, кадры, которые не прошли цензуры, которые вырезали?
- Не было таких сцен и кадров, потому что те люди, которые представляли власть в кинематографе, годами могли договариваться о том, как изменить реплику. Сейчас же - это хулиганье под названием "продюсерский корпус"! Когда ему не нравится что-то, тебя просто выгоняют со съемочной площадки. Придут сами и вырежут. А то, что вырезали, съедят! В советское время такого никогда не было. Тогда Ермаш, министр кинематографии, договаривался с Тарковским годами, нельзя ли две фразы убрать из "Зеркала", и тогда он выпустит картину на экран более высоким тиражом. "Нельзя! – говорил Андрей. - Что, плохо слышно? Нельзя!" И никто пальцем никого не трогал и в монтажную не мог войти. Она была закрытым, так сказать, святым местом режиссера. Госприемка, конечно, была. Но они говорили: "Старик, не сделаешь - не выпустим картину на экран". А сейчас что, выпускают, что ли? Сейчас госприемки нет. Но их просто не выпускают. Картины только начинают снимать, а их судьба уже решена. Страшно.
- Лебешев успешно участвовал в постановках самых разных картин и находил взаимопонимание с самыми непохожими режиссерами. Как ему это удавалось?
- Во-первых, Павел Тимофеевич был гибким человеком. Во-вторых, великим профессионалом. В-третьих, человеком, который поставил себе с самого начала правильную задачу – осуществлять режиссерский замысел. Я еще раз повторю, что он никогда не был самодеятельным режиссером, который хочет пропихнуть что-то свое.
- Чем его работы отличались от работ других операторов, с которыми вам приходилось создавать картины?
- Всем. Он обладал техникой, которая абсолютно отличается от техники других операторов, хотя он работал в невероятно сложных конкурентных условиях. Павел Тимофеевич отличался от всех, в том числе и от гениев русской операторской школы. Он работал вместе с Леонидом Ивановичем Калашниковым, Вадимом Ивановичем Юсовым, Георгием Ивановичем Рербергом – а это гениальные люди. Но стоило посмотреть на какой-нибудь один его кадрик - и можно было, не задумываясь, сказать: это - Паша! У него все было индивидуально: жизнь, вкусы, техника и, конечно, абсолютно индивидуальный талант. Как у всякого нормального человека с колоссальным жизненным и творческим потенциалом, у Павла Лебешева были желания, которые он бы с удовольствием осуществил, будь он жив. Он трагически рано ушел из жизни, не так, как иногда уходят люди на вечерней заре своего дарования. Паша ушел на рассвете, поэтому его гибель трагическая.
