Рейтинг@Mail.ru
Такой разный Маяковский: романтик, хулиган и революционер - РИА Новости, 18.09.2013
Регистрация пройдена успешно!
Пожалуйста, перейдите по ссылке из письма, отправленного на

Такой разный Маяковский: романтик, хулиган и революционер

Читать ria.ru в

"Грядущие люди! Кто вы? Вот - я, весь боль и ушиб. Вам завещаю я сад фруктовый моей великой души", - писал Маяковский, поэт и гражданин, который и сегодня, спустя 120 лет со дня рождения, живее всех живых. И пока мы продолжаем выяснять, кому же все-таки нужно, "чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда", продолжаем "доставать из широких штанин", продолжаем "светить - и никаких гвоздей!" - дело его живет.

Маяковский и его революция

Представить Маяковского вне исторического контекста невозможно. Не просто Серебряный век, не только авангард и модерн, но и, в первую очередь, ломка старых устоев. Город, технический прогресс, заводы, индустриализация и 150 000 000 ртов, кричащих в каждом агитационном стихотворении поэта. Вместо образов и "поэтичностей" - лозунги и жаркий плакатный язык, вместо лирики и "высокого штиля" - лающие звуки, рубленые слоги и знаменитая "лесенка" - прием, необходимый, чтобы точно передать на письме устные акценты.

Еще несовершеннолетним за революционную пропаганду и распространение прокламаций Маяковский "проходил по делу" - юношу переводили из части в часть: Басманная, Мещанская, Мясницкая и, наконец, Бутырская тюрьма, где он провел 11 месяцев в одиночной камере № 103. Великую Октябрьскую Революцию 1917 года он, как и следовало ожидать, встретил восторженно: группы "Комфут" и ЛЕФ (Левый фронт искусств), сотрудничество с агитационными "Окнами РОСТА" (серия агитационных плакатов Российского телеграфного агентства в период Гражданской войны), поэмы "150 000 000" и "Владимир Ильич Ленин" и множество программных стихотворений, вроде "Левого марша".

"Принять или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей-футуристов) не было. Моя революция", - утверждал поэт.

Последовавшие годы Гражданской войны сам Маяковский считал наиболее плодотворными в жизни. Однако с 1922 года, претерпевая все больше нападок со стороны цензуры за свои изобличительные наброски и пародии в адрес нового госаппарата, поэт начал все чаще наведываться за границу - но это уже совсем другая история.

© РИА Новости
Советский поэт Владимир Маяковский среди молодежи на выставке "20 лет работы Маяковского"

Приказ по армии искусства

Канителят стариков бригады
канитель одну и ту ж.
Товарищи!
На баррикады! -
баррикады сердец и душ.
Только тот коммунист истый,
кто мосты к отступлению сжег.
Довольно шагать, футуристы,
В будущее прыжок!
Паровоз построить мало -
накрутил колес и утек.
Если песнь не громит вокзала,
то к чему переменный ток?
Громоздите за звуком звук вы
и вперед,
поя и свища.
Есть еще хорошие буквы:
Эр,
Ша,
Ща.
Это мало - построить парами,
распушить по штанине канты.
Все совдепы не сдвинут армий,
если марш не дадут музыканты.
На улицу тащите рояли,
барабан из окна багром!
Барабан,
рояль раскроя ли,
но чтоб грохот был,
чтоб гром.
Это что - корпеть на заводах,
перемазать рожу в копоть
и на роскошь чужую
в отдых
осоловелыми глазками хлопать.
Довольно грошовых истин.
Из сердца старое вытри.
Улицы - наши кисти.
Площади - наши палитры.
Книгой времен
тысячелистой
революции дни не воспеты.
На улицы, футуристы,
барабанщики и поэты!

1918

Левый марш

Разворачивайтесь в марше!
Словесной не место кляузе.
Тише, ораторы!
Ваше
слово,
товарищ маузер.
Довольно жить законом,
данным Адамом и Евой.
Клячу истории загоним.
Левой!
Левой!
Левой!

Эй, синеблузые!
Рейте!
За океаны!
Или
у броненосцев на рейде
ступлены острые кили?!
Пусть,
оскалясь короной,
вздымает британский лев вой.
Коммуне не быть покоренной.
Левой!
Левой!
Левой!

Там
за горами горя
солнечный край непочатый.
За голод
за мора море
шаг миллионный печатай!
Пусть бандой окружат нанятой,
стальной изливаются леевой, -
России не быть под Антантой.
Левой!
Левой!
Левой!

Глаз ли померкнет орлий?
В старое станем ли пялиться?
Крепи
у мира на горле
пролетариата пальцы!
Грудью вперед бравой!
Флагами небо оклеивай!
Кто там шагает правой?
Левой!
Левой!
Левой!

1918

 

Маяковский и его эпатаж

Как поэт Маяковский начинался с кубофутуристов - группы единомышленников, представлявших авангардное направление в искусстве. Помимо него в поэтический "отсек" кубистов входили Велимир Хлебников, Давид и Николай Бурлюки, Василий Каменский, Алексей Крученых, Бенедикт Лившиц и Елена Гуро. Свой творческий дебют Маяковский описывал так: "Днем у меня вышло стихотворение. Вернее - куски. Плохие. Нигде не напечатаны. Ночь. Сретенский бульвар. Читаю строки Бурлюку. Прибавляю - это один мой знакомый. Давид остановился. Осмотрел меня. Рявкнул: "Да это же вы сами написали! Да вы же гениальный поэт!" Применение ко мне такого грандиозного и незаслуженного эпитета обрадовало меня. Я весь ушел в стихи. В этот вечер совершенно неожиданно я стал поэтом <...> Уже утром Бурлюк, знакомя меня с кем-то, басил: "Не знаете? Мой гениальный друг. Знаменитый поэт Маяковский". Толкаю. Но Бурлюк непреклонен. Еще и рычал на меня, отойдя: "Теперь пишите. А то вы меня ставите в глупейшее положение." Пришлось писать!

Посмотрите фотоленту Владимир Маяковский в объективе фотокамеры >>

О создании собственной группы кубофутуристы заявили 18 декабря 1912 года манифестом "Пощечина общественному вкусу": "<...>Только мы - лицо нашего Времени. Рог времени трубит нами в словесном искусстве. Прошлое тесно. Академия и Пушкин непонятнее гиероглифов. Бросить Пушкина, Достоевского, Толстого и проч. и проч. с парохода Современности.<...> Всем этим Максимам Горьким, Куприным, Блокам, Сологубам, Аверченко, Черным, Кузминым, Буниным и проч. и проч. - нужна лишь дача на реке. Такую награду дает судьба портным. С высоты небоскребов мы взираем на их ничтожество!" Здесь же новообращенные постулировали за собой четыре главных права поэтов:

"1. На увеличение словаря  в  е г о  о б ъ е м е  произвольными и производными словами (Слово-новшество).

2. На непреодолимую ненависть к существовавшему до них языку.

3. С ужасом отстранять от гордого чела своего из банных веников сделанный вами Венок грошовой славы.

4. Стоять на глыбе слова "мы" среди моря свиста и негодования".

А вы могли бы? – читает Дмитрий Журавлев, запись 1977 г.
19 июля 2013, 10:10

Собственно, это море свиста и негодования и было не только ожидаемой, но и желанной реакцией на творчество кубофутуристов - отсюда громкие заявления, богоборчество, нецензурщина, общественный вызов. Стряхнуть с языка все поэтические "красивости", мертвые и не несущие более ни смысла, ни образа, и с помощью такой вот "шоковой терапии" возродить язык чистый, четкий и прикладной.

Нате!

Через час отсюда в чистый переулок
вытечет по человеку ваш обрюзгший жир,
а я вам открыл столько стихов шкатулок,
я - бесценных слов мот и транжир.

Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста
Где-то недокушанных, недоеденных щей;
вот вы, женщина, на вас белила густо,
вы смотрите устрицей из раковин вещей.

Все вы на бабочку поэтиного сердца
взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош.
Толпа озвереет, будет тереться,
ощетинит ножки стоглавая вошь.

А если сегодня мне, грубому гунну,
кривляться перед вами не захочется - и вот
я захохочу и радостно плюну,
плюну в лицо вам
я - бесценных слов транжир и мот.

1913

© РИА Новости
Поэт Владимир Маяковский на вечере, посвященном открытию нового корпуса столовой Дома отдыха работников искусств. Сочи. 1929 год

Из стремления к эпатажу - и пренебрежительное отношение к классикам, которых, вопреки создаваемому имиджу, Маяковский не только хорошо знал, но и любил. И эта привязанность нет-нет да и проглядывала даже в самых фамильярных его стихах.

Юбилейное

Александр Сергеевич,
       разрешите представиться.
                        Маяковский.
Дайте руку!
      Вот грудная клетка.
Слушайте,
   уже не стук, а стон;
тревожусь я о нем,
      в щенка смиренном львенке.
Я никогда не знал,
         что столько
               тысяч тонн
в моей
   позорно легкомыслой головенке.
Я тащу вас.
   Удивляетесь, конечно?
Стиснул?
   Больно?
      Извините, дорогой.
У меня,
   да и у вас,
      в запасе вечность.
Что нам
   потерять
      часок-другой?!
<...>
Мне приятно с вами,—
                    рад,
               что вы у столика.
Муза это
      ловко
         за язык вас тянет.
Как это
     у вас
         говаривала Ольга?..
Да не Ольга!
         из письма
Онегина к Татьяне.
- Дескать,
      муж у вас
            дурак
               и старый мерин,
я люблю вас,
   будьте обязательно моя,
я сейчас же
   утром должен быть уверен,
что с вами днем увижусь я. -
Было всякое:
      и под окном стояние,
письма,
   тряски нервное желе.
Вот
   когда
      и горевать не в состоянии -
это,
   Александр Сергеич,
            много тяжелей.
Айда, Маяковский!
         Маячь на юг!
Сердце
   рифмами вымучь —
вот
   и любви пришел каюк,
дорогой Владим Владимыч.
Нет,
   не старость этому имя!
Тушу
   вперед стремя,
я
 с удовольствием
      справлюсь с двоими,
а разозлить -
         и с тремя.
Говорят -
   я темой и-н-д-и-в-и-д-у-а-л-е-н!
Entre nous...
      чтоб цензор не нацыкал.
Передам вам -
         говорят -
               видали
даже
   двух
      влюбленных членов ВЦИКа.
Вот -
   пустили сплетню,
         тешат душу ею.
Александр Сергеич,
         да не слушайте ж вы их!
Может,
      я
       один
         действительно жалею,
что сегодня
      нету вас в живых.
Мне
   при жизни
         с вами
            сговориться б надо.
Скоро вот
         и я
            умру
               и буду нем.
После смерти
           нам
            стоять почти что рядом:
вы на Пе,
       а я
         на эМ.
<...>
Были б живы -
            стали бы
                по Лефу соредактор.
Я бы
   и агитки
        вам доверить мог.
Раз бы показал:
        - вот так-то, мол,
и так-то...
Вы б смогли -
            у вас
                хороший слог.
Я дал бы вам
        жиркость
            и сукна,
в рекламу б
        выдал
            гумских дам.
(Я даже
    ямбом подсюсюкнул,
чтоб только
        быть
           приятней вам.)
Вам теперь
    пришлось бы
        бросить ямб картавый.
Нынче
    наши перья -
              штык
                да зубья вил, -
битвы революций
    посерьезнее "Полтавы",
и любовь
    пограндиознее
            онегинской любви.
Бойтесь пушкинистов.
        Старомозгий Плюшкин,
перышко держа,
         полезет
            с перержавленным.
- Тоже, мол,
        у лефов
            появился
                Пушкин.
Вот арап!
    а состязается -
                с Державиным... -
Я люблю вас,
    но живого,
        а не мумию.
Навели
    хрестоматийный глянец.
Вы
  по-моему
        при жизни
            - думаю -
тоже бушевали.
        Африканец!
Сукин сын Дантес!
        Великосветский шкода.
Мы б его спросили:
    - А ваши кто родители?
Чем вы занимались
        до 17-го года? -
Только этого Дантеса бы и видели.
Впрочем,
    что ж болтанье!
            Спиритизма вроде.
Так сказать,
    невольник чести...
            пулею сражен...
Их
 и по сегодня
        много ходит -
всяческих
    охотников
        до наших жен.
Хорошо у нас
    в Стране Советов.
Можно жить,
    работать можно дружно.
Только вот
        поэтов,
            к сожаленью, нету -
впрочем, может,
        это и не нужно.
Ну, пора:
    рассвет
        лучища выкалил.
Как бы
    милиционер
        разыскивать не стал.
На Тверском бульваре
        очень к вам привыкли.
Ну, давайте,
        подсажу
            на пьедестал.
Мне бы
   памятник при жизни
            полагается по
чину.
Заложил бы
        динамиту
             - ну-ка,
                 дрызнь!
Ненавижу
    всяческую мертвечину!
Обожаю
    всяческую жизнь!

1924

© РИА Новости
Памятник Владимиру Маяковскому. Работа фотографа Ивана Денисенко "Москва моя - страна моя", фотовыставка "АПН-69"

 

Маяковский и его нежность

Такова оборотная сторона каждого яркого, популярного в народе образа - он застыл на поэте, как маска. При том, что сам Владимир Маяковский был куда глубже и, как ни стыдно, куда нежнее этого громогласного хулигана, которого хотела и привыкла видеть толпа. Скромность, присущая Маяковскому, который в своих программных стихотворениях успел поставить себя вровень не только с Пушкиным, но и с богом, и с самим солнцем, все же читалась в его строках.

Облако в штанах

<...> Я,
златоустейший,
чье каждое слово
душу новородит,
именинит тело,
говорю вам:
мельчайшая пылинка живого
ценнее всего, что я сделаю и сделал!
<...>

1915

Теряясь в общей массе "агитки" и напускной бравады, именно эта присущая поэту скромность и делала его "универсальным солдатом", годным не только увлекать массы громким словом, но и щекотать у читателя в горле проникновенными строфами, с позволения сказать, лирики.

Себе, любимому

<...>Пройду,
любовищу мою волоча.
В какой ночи
бредовой,
недужной
какими Голиафами я зачат -
такой большой
и такой ненужный?

1916

Послушайте – читает автор. Архивные записи 20-х годов
19 июля 2013, 10:10

Послушайте!

Послушайте!
Ведь, если звезды зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - кто-то хочет, чтобы они были?
Значит - кто-то называет эти плевочки
                         жемчужиной?
И, надрываясь
в метелях полуденной пыли,
врывается к богу,
боится, что опоздал,
плачет,
целует ему жилистую руку,
просит -
чтоб обязательно была звезда! -
клянется -
не перенесет эту беззвездную муку!
А после
ходит тревожный,
но спокойный наружно.
Говорит кому-то:
"Ведь теперь тебе ничего?
Не страшно?
Да?!"
Послушайте!
Ведь, если звезды
зажигают -
значит - это кому-нибудь нужно?
Значит - это необходимо,
чтобы каждый вечер над крышами
загоралась хоть одна звезда?!

1914

 

Маяковский и его Лиличка

Именно эти проникновенные стихи - "Послушайте" - хитрый Маяковский читал на прогулке Эльзе Брик. Надо ли упоминать, что младшая сестра Лили влюбилась в поэта без памяти - и, кстати, всю жизнь оставалась его верной поклонницей, несмотря на все личные перипетии. С семейной парой Бриков - Лилей и Осипом - Маяковский познакомился в июле 1915 года. В своей автобиографии 1928 года "Я сам" поэт назовет день их встречи "радостнейшей датой" - сомнительное резюме.

"Роковой" Лиле льстило внимание столь известной персоны, она писала письма Маяковскому, где называла его "щенком" и просила привезти ей из-за границы "автомобильчик", однако, по ее собственному признанию: "Когда застрелился Маяковский - умер великий поэт. А когда умер Осип - умерла я".

© РИА Новости
Советский поэт Владимир Владимирович Маяковский и Лиля Юрьевна Брик в Германии на курорте Норден Зее в 1922 году

С 1918 по 1922 года Маяковский и Брики проживали под одной крышей и путешествовали вместе. Конечно, "не Лилей единой" - у поэта были и связи на стороне, однако именно Брик оставалась его любовью номер один, его музой "с кнутом". "Страдать Володе полезно, он помучается и напишет хорошие стихи", - рассуждала она, и была права: любовная лирика у такого "большого и грубого" поэта выходила превосходной.

Флейта-позвоночник

<...>Делай что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только -
слышишь! -
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!<...>

1915

Ко всему

<...>Довольно!

Теперь -
клянусь моей языческой силою! -
дайте
любую
красивую,
юную, -
души не растрачу,
изнасилую
и в сердце насмешку плюну ей!

Око за око!<...>

1916

 

Лиличка – читает Олег Басилашвили, запись 1979 г.
19 июля 2013, 10:10

Лиличка!

Вместо письма

Дым табачный воздух выел.
Комната -
глава в крученыховском аде.
Вспомни -
за этим окном
впервые
руки твои, исступленный, гладил.
Сегодня сидишь вот,
сердце в железе.
День еще -
выгонишь,
можешь быть, изругав.
В мутной передней долго не влезет
сломанная дрожью рука в рукав.
Выбегу,
тело в улицу брошу я.
Дикий,
обезумлюсь,
отчаяньем иссечась.
Не надо этого,
дорогая,
хорошая,
дай простимся сейчас.
Все равно
любовь моя -
тяжкая гиря ведь -
висит на тебе,
куда ни бежала б.
Дай в последнем крике выреветь
горечь обиженных жалоб.
Если быка трудом уморят -
он уйдет,
разляжется в холодных водах.
Кроме любви твоей,
мне
нету моря,
а у любви твоей и плачем не вымолишь отдых.
Захочет покоя уставший слон -
царственный ляжет в опожаренном песке.
Кроме любви твоей,
мне
нету солнца,
а я и не знаю, где ты и с кем.
Если б так поэта измучила,
он
любимую на деньги б и славу выменял,
а мне
ни один не радостен звон,
кроме звона твоего любимого имени.
И в пролет не брошусь,
и не выпью яда,
и курок не смогу над виском нажать.
Надо мною,
кроме твоего взгляда,
не властно лезвие ни одного ножа.
Завтра забудешь,
что тебя короновал,
что душу цветущую любовью выжег,
и суетных дней взметенный карнавал
растреплет страницы моих книжек...
Слов моих сухие листья ли
заставят остановиться,
жадно дыша?

Дай хоть
последней нежностью выстелить
твой уходящий шаг.

26 мая 1916, Петроград

Вывод

Не смоют любовь
ни ссоры,
ни версты.
Продумана,
выверена,
проверена.
Подъемля торжественно стих стокоперстый,
клянусь -
люблю
неизменно и верно!

1922

 

Маяковский и его патриотизм

Как мы уже говорили, в свое время (а точнее - начиная с 1922 года) Владимиру Маяковскому добровольно-принудительно пришлось довольно много путешествовать: "Еду вокруг земли <...> "Вокруг" не вышло. Во-первых, обокрали в Париже, во-вторых, после полугода езды пулей бросился в СССР. Даже в Сан-Франциско (звали с лекцией) не поехал. Ездили в Мексику, С.-А. С. Ш. и куски Франции и Испании. Результат - книги: публицистика-проза - "Мое открытие Америки" и стихи - "Испания", "Атлантический океан", "Гавана", "Мексика", "Америка".

В этих произведениях, как и в своих публичных выступлениях, автор многократно цитируемых "Стихов о советском паспорте" подчеркивал свою кровную связь с родиной. Даже ходил анекдот, будто на вопрос: "Вы много ездили. Интересно, какой город вы считаете наиболее красивым?" - Маяковский коротко отвечал: "Вятку".

Прощанье

В авто,
     последний франк разменяв.
- В котором часу на Марсель? -
Париж
   бежит,
        провожая меня,
во всей
      невозможной красе.
Подступай
       к глазам,
              разлуки жижа,
сердце
    мне
       сантиментальностью расквась!
Я хотел бы
         жить
           и умереть в Париже,
если 6 не было
             такой земли -
                         Москва.

1925

Стихи о советском паспорте

Я волком бы
           выгрыз
                 бюрократизм.
К мандатам
           почтения нету.
К любым
        чертям с матерями
                            катись
любая бумажка.
                 Но эту...
По длинному фронту
                   купе
                         и кают
чиновник
         учтивый
                движется.
Сдают паспорта,
                и я
                     сдаю
мою
    пурпурную книжицу.
К одним паспортам -
                    улыбка у рта.
К другим -
           отношение плевое.
С почтеньем
            берут, например,
                            паспорта
с двухспальным
              английским левою.
Глазами
        доброго дядю выев,
не переставая
             кланяться,
берут,
      как будто берут чаевые,
паспорт
       американца.
На польский -
              глядят,
                    как в афишу коза.
На польский -
              выпяливают глаза
в тугой
       полицейской слоновости -
откуда, мол,
            и что это за
географические новости?
И не повернув
              головы кочан
и чувств
        никаких
               не изведав,
берут,
      не моргнув,
                 паспорта датчан
и разных
        прочих
               шведов.
И вдруг,
       как будто
                 ожогом,
                        рот
скривило
        господину.
Это
   господин чиновник
                    берет
мою
    краснокожую паспортину.
Берет -
        как бомбу,
                  берет -
                         как ежа,
как бритву
          обоюдоострую,
берет,
     как гремучую
                  в 20 жал
змею
     двухметроворостую.
Моргнул
       многозначаще
                    глаз носильщика,
хоть вещи
          снесет задаром вам.
Жандарм
        вопросительно
                      смотрит на сыщика,
сыщик
     на жандарма.
С каким наслажденьем
                     жандармской кастой
я был бы
         исхлестан и распят
за то,
     что в руках у меня
                       молоткастый,
серпастый
          советский паспорт.
Я волком бы
           выгрыз
                 бюрократизм.
К мандатам
           почтения нету.
К любым
        чертям с матерями
                            катись
любая бумажка.
              Но эту...
Я
  достаю
         из широких штанин
дубликатом
            бесценного груза.
Читайте,
       завидуйте,
                 я -
                      гражданин
Советского Союза.

1929

 

Маяковский и НЕ его война

Понятие патриотизма и любви к родине у Маяковского соседствовало с отрицанием и неприятием войны - речь здесь не о Гражданской войне, которую поэт рассматривал как закономерное продолжение долгожданной революции, а о войне мировой, продиктованной извне, руководимой "невидимой рукой рынка".

В 1914 году начавшуюся Первую мировую Владимир Маяковский, по собственному признанию, "принял взволнованно".

Вам!

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?

Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как,-
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика?..

Если он приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина! <...>

1915

Хотел записаться добровольцем - не приняли как "политического". Однако уже год спустя "забрили. Теперь идти на фронт не хочу. Притворился чертежником".

Военно-морская любовь

По морям, играя, носится
с миноносцем миноносица.

Льнет, как будто к меду осочка,
к миноносцу миноносочка.

И конца б не довелось ему,
благодушью миноносьему.

Вдруг прожектор, вздев на нос очки,
впился в спину миноносочки.

Как взревет медноголосина:
"Р-р-р-астакая миноносина!"

Прямо ль, влево ль, вправо ль бросится,
а сбежала миноносица.

Но ударить удалось ему
по ребру по миноносьему.

Плач и вой морями носится:
овдовела миноносица.

И чего это несносен нам
мир в семействе миноносином?

1915

 

Маяковский и его юмор

Ходил такой анекдот, будто во время выступления на диспуте о пролетарском интернационализме в Политехе Владимир Маяковский заявил: "Среди русских я чувствую себя русским, среди грузин я чувствую себя грузином..." - "А среди дураков?" - перебил его вопрос из зала. - "А среди дураков я впервые", - тут же нашелся поэт.

Умение ввернуть острое словцо в споре, сотрудничество с сатирическими "Окнами РОСТА", где Маяковский выступал не только сочинителем лозунгов, но и оформителем плакатов, высмеивание поэтических "оппонентов" вроде эгофутуриста Северянина не мешали поэту смеяться и над собой тоже.

© РИА Новости
Репродукция плаката РОСТа (Российского телеграфного агентства) "Украинцев и русских клич один — да не будет пан над рабочим господин!", выполненного поэтом Владимиром Маяковским в 1920 году

Самоирония - не щадя живота - ставила его юмористические стихи в один ряд с интимной - читайте "душевной" - лирикой.

Мелкая философия на глубоких местах

Превращусь
        не в Толстого, так в толстого, -
ем,
  пишу,
      от жары балда.
Кто над морем не философствовал?
Вода.

Вчера
    океан был злой,
             как черт,
сегодня
      смиренней
            голубицы на яйцах.
Какая разница!
            Все течет...
Все меняется.

Есть
   у воды
        своя пора:
часы прилива,
        часы отлива.
А у Стеклова
          вода
             не сходила с пера.
Несправедливо.

Дохлая рыбка
        плывет одна.
Висят
   плавнички,
           как подбитые крылышки.
Плывет недели,
            и нет ей -
                     ни дна,
ни покрышки.

Навстречу
      медленней, чем тело тюленье,
пароход из Мексики,
                  а мы -
                        туда.
Иначе и нельзя.
            Разделение
труда.

Это кит - говорят.
            Возможно и так.
Вроде рыбьего Бедного -
                  обхвата в три.
Только у Демьяна усы наружу,
                        а у кита
внутри.

Годы - чайки.
        Вылетят в ряд -
и в воду -
        брюшко рыбешкой пичкать.
Скрылись чайки.
            В сущности говоря,
где птички?

Я родился,
         рос,
           кормили соскою, -
жил,
  работал,
        стал староват...
Вот и жизнь пройдет,
             как прошли Азорские
острова.

3 июля 1925, Атлантический океан


Я счастлив!

Граждане,
       у меня
            огромная радость.
Разулыбьте
         сочувственные лица.
Мне
   обязательно
             поделиться надо,
стихами
      хотя бы
            поделиться.
Я
 сегодня
       дышу как слон,
походка
      моя
        легка,
и ночь
     пронеслась,
              как чудесный сон,
без единого
           кашля и плевка.
Неизмеримо
        выросли
              удовольствий дозы.

Дни осени -
            баней воняют,
а мне
    цветут,
         извините,-
                   розы,
и я их,
     представьте,
               обоняю.
И мысли
      и рифмы
            покрасивели
                      и особенные,
аж вытаращит
            глаза
                редактор.
Стал вынослив
            и работоспособен,
как лошадь
        или даже -
                  трактор.
Бюджет
     и желудок
            абсолютно превосходен,
укреплен
       и приведен в равновесие.
Стопроцентная
            экономия
                    на основном расходе -
и поздоровел
          и прибавил в весе я.
Как будто
        на язык
              за кусом кус
кладут
    воздушнейшие торта -
такой
    установился
              феерический вкус
в благоуханных
             апартаментах
                        рта.
Голова
     снаружи
            всегда чиста,
а теперь
      чиста и изнутри.
В день
     придумывает
               не меньше листа,
хоть Толстому
            ноздрю утри.
Женщины
      окружили,
              платья испестря,
все
   спрашивают
            имя и отчество,
я стал
     определенный
                весельчак и остряк -
ну просто -
            душа общества.
Я
 порозовел
        и пополнел в лице,
забыл
    и гриппы
            и кровать.
Граждане,
        вас
          интересует рецепт?
Открыть?
        или...
              не открывать?
Граждане,
        вы
          утомились от жданья,
готовы
      корить и крыть.
Не волнуйтесь,
            сообщаю:
                    граждане -
                               я
сегодня -
          бросил курить.

1929

 

Подготовила Вера Матвеева

 

Стихотворение Владимира Маяковского "А вы могли бы?" читает Дмитрий Журавлев. 1977 год

Владимир Маяковский читает свое стихотворение "Послушайте!". Архивные записи 1920-х годов

Стихотворение Владимира Маяковского "Лиличка" читает Олег Басилашвили. 1979 год

Аудио предоставлено ФГУП "Фирма "Мелодия"

 
 
 
Лента новостей
0
Сначала новыеСначала старые
loader
Онлайн
Заголовок открываемого материала
Чтобы участвовать в дискуссии,
авторизуйтесь или зарегистрируйтесь
loader
Обсуждения
Заголовок открываемого материала