Новый фильм Алексея Балабанова «Кочегар», премьерный показ которого состоялся в рамках Выборгского кинофестиваля «Окно в Европу», наверняка вызовет довольно острые разногласия. Почти все картины этого режиссера встречались культурной общественностью в штыки. Думаю, что и «Кочегар» не станет в этом отношении исключением.
Я уже разразился рецензией. Но фильм не отпускает. Ни эмоционально, ни ментально.
***
Если прежние картины этого режиссера винили в ксенофобии, то эту ленту наверняка будут укорять в русофобии. И вроде бы по делу: русские ветераны афганской войны убили дочь ветерана афганской войны - якута, который, укрывшись в кочегарке, пишет рассказ о том, как русский каторжанин в дооктябрьскую пору убил якута, а затем изнасиловал его жену и потом бил ее палкой.
На самом деле этническая принадлежность героев не имеет здесь привычного смыслового оттенка. Якут – вовсе не инородец. Он абсолютно свой. Просто чуть более простодушный, чем его бывшие братья по оружию.
Якутия, откуда родом контуженный войной и миром кочегар, - знак первозданности, нулевая точка отсчета исторической реальности, из которой герой по стечению обстоятельств выпал. Кочегарка стала для него последним убежищем от современности.
Его бывшие русские однополчане, а ныне добросовестные киллеры, прибившие дочь своего бывшего командира и сжегшие ее труп на глазах отца, - не какие-то выродки. Они – тоже отрешенные. И тоже – от действительности. Правда, не так, как кочегар.
Кочегар, хороший человек, отрешен от Зла.
Они, плохие люди, отрешены от Добра.
Это на метафизическом уровне. А на житейском – повязаны так тесно и неразрывно, что даже страшно. «Плохие» расстреливают. «Хороший» кремирует трупы расстрелянных. А когда это обнаруживается опять же на житейском уровне, то дело кончается жуткой трагедией – якут умело убивает убийц своей дочери и убивает себя.
Добро и Зло оказались неразлучны. Как в жизни, так и в смерти. Так уж заведено от рождения человеческой цивилизации до ее, видимо, скончания. Это не новость. Это не открытие Балабанова.
Балабанов всего лишь исследует сей извечный и порочный круг с последовательностью добросовестного историка своего, то бишь нашего времени.
***
Современная война для Балабанова – это не некое травматическое событие, оставшееся позади, не часть героической биографии целого поколения людей; это – отдельный мир, это, возможно, что-то инопланетное, возможно, зона концентрированного Зла.
Данила в первом «Брате» пришел с войны в мирный рыночный Петербург и продолжил войну. Но уже как партизан, вступаясь за брата, за тех, с кем едва знаком, но кому симпатизирует, за тех, кто безоружен перед лицом новых хозяев жизни и обезличенного мегаполиса. Он не побеждает врагов; он наносит им урон.
Данила Багров времен второго «Брата» снова чувствует себя мобилизованным и призванным. Он бессознательно одержим идеей реванша в этом несправедливо устроенном мире и предпринимает глубокий партизанский рейд по тылам рыночной демократии, то есть по городам и весям Америки.
Дальше – рефлексия по поводу войны в фильме «Война». Речь о Чечне, война с которой была до поры до времени для героя чужой, некоей обязанностью, навязанной извне. А затем стала личной. Стала миром, состоянием, повседневностью.
«Жмурки» - гротескное ее продолжение.
«Мне не больно» - мелодраматический ее отблеск.
«Груз 200» - своего рода свидетельство о моральной смерти советского режима, выданного кинозрителям постсоветской России, правда, задним числом. И именно в этой картине так ясно и отчетливо показано, как война с ее аморализмом, с ее бесчеловечностью перебрасывается с внешних границ внутрь страны. Как общество распадается, разлагается и гниет заживо сверху до низу.
«Морфий» - про болезнь распада и разложения личности в пору революционных метелей и в преддверии перманентной гражданской войны. Мор добрался до врача, что пытался лечить народ и заразился сам неизлечимым недугом. В этом суть ужаса, а не в тех или иных физиологических подробностях, которые с содроганием живописали рецензенты.
Казалось, что именно эта картина – край отчаяния автора при взгляде на то, как и куда движется мир.
Оказалось, что можно пойти дальше.
В «Кочегаре» Балабанов шагнул дальше.
***
Если биографических подробностей представленных в фильме героев – по минимуму, то психологических нюансов и вовсе нет. Герои убивают без эмоций, рутинно и деловито. Так же кремируют трупы. Так же занимаются сексом. Это жизнь и смерть – на автопилоте.
Эффект иронического осознания ужаса создают проходы двух деловых женщин под бодрящую, и вместе с тем монотонную тему музыканта Ди Дю Ли.
Под нее шагает при полном параде отставной майор с орденами, медалями, со звездой героя Советского Союза. Он шагает, чтобы убить убийц своей дочери. И опять же – без тени эмоции.
В кочегарку, где догорает жизнь кочегара, заглядывает девочка, что прежде не раз приходила сюда полюбоваться на огонь. С разрешения умирающего она его снимает на мыльницу.
Это уже и вправду, что-то вроде конца света. Ну, не Света, так Человечности…
Это добивает. Черно-белое послесловие, где дореволюционный каторжанин насилует жену простодушного якута и потом бьет ее палкой, а она просит его бить не больно, уже не так страшно.
…Оказалось, что разорвать круг скованного одной цепью Добра и Зла совсем не просто, если вообще возможно.
***
Тем временем, на телеэкране можно увидеть другое «кино». Я имею в виду «Суд времени», где господин Кургинян пытается доказать, что чем кровавее была русская история, тем больше мы ею должны гордиться.
Балабанов думает иначе: чем кровавее история, тем больше у нее шансов покончить жизнь самоубийством. Как это сделал Кочегар.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции