Пир во время чумы оставим Пушкину. Удар чумы посреди пира - вот настоящий бич современной цивилизации. Смерть на празднике - во время пожара в ночном клубе, в давке на «параде любви» - стала обычной частью телевизионной картинки. Нынешнюю цивилизацию недаром называют гиперфестивной: бесконечные праздники для нее не просто желательны - необходимы. Праздники помогают продавать, а без продаж глохнет экономика. Праздники помогают молодым людям забыть о все более тесной клетке, ждущей их на работе. Чем глупее праздник, тем лучше. Это в старину по престольным торжествам колокол напоминал о вечности. Мысли о вечности - это единственные мысли, которые не нужны «экономике знаний». Трагедия в Дуйсбурге вырастает в символ: в немецком языке слова Fest (праздник) и Pest (чума) отличаются одной буквой.
Реакция немецкого общества на гибель двадцати участников «общеевропейской дискотеки» в Дуйсбурге была безбожно убога и технократична, как и вся нынешняя общеевропейская мысль. Пресса бросилась искать виновных среди организаторов, полицейских, городских властей. Кто недосмотрел?! Изобретатель «парада любви» предохранился от косых взглядов не только маской-кличкой доктор Мотте, но и специальным заявлением, в котором «возложил всю вину на организаторов мероприятия». Если бы грозная надпись «мене, текел, фарес» появилась на стене пиршественной залы Валтасара в наше время, все шишки посыпались бы сперва на сотрудников библейского ЖКХ («Почему плохо моете стены?!»), а потом на организаторов валтасаровского мероприятия («Почему не отреагировали на сигнал?»). О самом Валтасаре и его грехах вспомнили бы в последнюю очередь - в каких-нибудь реакционно-религиозных кругах, давно уже потерявших представительство в Европарламенте.
С технической точки зрения ошибка организаторов заключалась в том, что они ждали 500 тысяч участников, а пришли полтора миллиона. И каких участников! Рассказывает ди-джей Басти Шварц на страницах «Зюддойче цайтунг»: «Все произошло около пяти часов, а я начал работать в половине шестого. Я приехал на машине из Бельгии, водитель ошибся, и мы ехали через толпу. После этого автомобиль можно было выбросить на помойку. Ребята разбивали об машину пивные бутылки, царапали корпус, оторвали зеркало и антенну… Все это было совсем не похоже на парад. Это был большой обнесенный барьерами зоопарк».
Чему тут удивляться? Современный праздник - это всегда праздник непослушания, хотя бы внешне. В шестидесятые и семидесятые годы, при всяких Вудстоках и «горбушках», непослушание было умным, теперь оно стало глуповатым - чтение стихов и самодеятельное исполнительство оказались вытесненными более коммерчески успешными пивом с чипсами. По контрасту с устаревшим христианским сознанием, основанном на послушании, гиперфестивная цивилизация возводит непослушание в добродетель, в долг, в «крутизну». Но когда полтора миллиона пьяноватых и веселых от наркотиков «непослушных» собираются на одной площади, дело кончается или убийством, или тюремным послушанием. Слово «пенитенциарный» происходит от французского penitence, что значит «церковное покаяние», то есть, по-православному выражаясь, все то же послушание. Полутора миллионам раздухарившихся непослушных просто необходимы полицейские. Иначе они друг друга передавят. И вот уже непослушные построены в колонны. И идут в ногу, распевая в такт маршу о том, как хорошо быть непослушными и слепо повиноваться Главному Непослушному. Мы ведь все это пережили в увеличенных масштабах в 1917-1987 годах.
Так что техническая ошибка организаторов (ждали пятьсот тысяч - пришли полтора миллиона) - это весьма поверхностное объяснение произошедшей трагедии. Настоящий виновник гибели людей при «лав парадах», ночных дискотеках и прочих массовых попытках оттянуться - это трэш-культура. Поясню этот термин, введенный английским социологом Вексеном Крэбтри. По его определению, это культура основной части современного общества, характеризующаяся активной ненавистью к интеллектуальному и ответственному поведению, а также стремлением к немедленному получению удовольствия здесь и сейчас. Трэш-культура легко распространяется, а в качестве «храмов» для своей проповеди использует кабак с громкой техно-музыкой и спорт-бар, где люди используют коллективный просмотр футбольных матчей в качестве повода для все того же алкоголизма и вызывающе антиинтеллектуального поведения.
Понимаю, что слова британского социолога могут показаться занудно-научными. К тому же слово «культура» в английском языке имеет несколько иное значение, чем в русском. Для англичан культура - это не высшее знание, накопленное человечеством, а просто принятые в определенной среде нормы поведения. Когда русский мужчина, пригласив американку в ресторан, пытается оплатить счет за двоих, а она обижается на него за несоблюдение равенства полов, - это в англо-саксонских странах называется «культурным недоразумением». По-русски трэш-культуру правильнее было бы назвать бескультурьем. Но это слово у нас сейчас не в моде, оно, научно выражаясь, «стигматизировано как элемент советской субкультуры». Стигматизировано - представителями все той же трэш-культуры, быстро подтачивающими, словно жуки-короеды, даже и священную нашу «вертикаль власти». Нежелание представителей власти вести с обществом дискуссии, обсуждать свои действия - это, среди прочего, и последствие распространения трэш-культуры. «Приглашение к спору в трэш-культуре понимается как форма психологической агрессии»,- отмечает в своем исследовании «Трэш-культура в Великобритании» Вексен Крэбтри. В самом деле, какой спор, какую дискуссию можно вести в кабаке с громкой техно-музыкой и работающим на полную мощность гигантским телевизором, по которому комментатор освещает футбольный матч так, будто это последний бой всего человечества («наших») со злобными инопланетянами? А за последние годы наше телевидение по большей части в такой кабак и превратилось.
Кто-то скажет: ну, что уж вы так ополчились на рейверов? Еще и трэш-культуру какую-то приплели. Нормальные ребята, бунтари, такие всегда были - возьмите тех же хиппи. В том-то и дело, что не тех же. Советские хиппи были умные бунтари, культурные революционеры. А про людей, с которыми столкнулся Басти Шварц на «лав параде», лучше всего сказал когда-то Владимир Набоков: «Драчливые хамы - это никакие не революционеры, хамы этого рода - это всегда реакционеры». Свою мысль о разнице хиппи и рейверов попробую проиллюстрировать двумя цитатами. Первая - из книги «Пудинг из промокашки», написанной ветеранкой «системы» советских хиппи семидесятых-восьмидесятых, скрывшейся под псевдонимом Маты Хари:
«Любопытная штука: решительно все вокруг считали нас лентяями и дураками (и продолжают упорствовать в своем заблуждении). Между тем нигде и никогда мне не приходилось встречать столь разносторонне осведомленных и интересующихся отвлеченными предметами людей… Стоило кому-то раскопать что-то стоящее, как он становился неутомимым пропагандистом и распространителем обретенного знания. В тусовке шел непрерывный обмен - и не только «культурными артефактами», не только «информацией», но и суждениями о виденном, слышанном, читанном и пережитом. Мы ломились в забаррикадированные догмами и словоблудием двери, за которыми лежала истина - свежая, как в первый день творенья. Без всяких подсказок мы сумели догадаться, что каждый раз она рождается заново - в противном случае она ровно ничего не стоит. Мы много спорили и еще больше смеялись».
А вот вторая цитата - из интервью «Газете выборчей» Винки Петерсен - 31-летней ветеранки рейв-движения из Великобритании, покинувшей родину в середине девяностых потому, что британское правительство приняло Criminal Justice Bill - закон, запрещавший рейв-пати с участием больше десяти человек.
«Я ушла из дому, когда мне исполнилось 17 лет и жила в лондонских сквотах. Потом услышала, что есть такая штука - рейв. Сначала я почему-то боялась наркотика «экстези». Пересилила себя, пошла в клуб и взяла вариант Е. Это было то, что нужно. Я испытала незабываемые ощущения… Когда вышла из клуба под утро, я уже не могла дождаться следующей ночи, так мне хотелось попробовать еще раз… У нас не было никакой миссии, никаких скрытых помыслов, кроме желания встречаться и танцевать. Когда мы ездили по Европе, то жили с продаж алкоголя на рейв-пати. На вырученные деньги устраивали себе трапезы на несколько десятков человек. Врубали музыку - и ничего больше нам было не нужно».
Чувствуете разницу? По-моему, она очевидна. Менее очевидно - что со всем этим делать. По-моему, для начала неплохо бы принять на вооружение совет главного борца с трэшем Виксена Крэбтри: «Необходимо уничтожить социальное одобрение трэш-культуры в обществе».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
