Часть VII читайте здесь
В русской истории преемниками становились по-разному, иногда захватывая власть и силой, но непременно опираясь на патриотические лозунги. Даже если за спиной «патриота» откровенно маячил иностранец с толстым кошельком. Переворот 1741 года, что привел на русский престол дочь Петра - Елизавету, типичный тому пример. Захват власти прошел под ликующие крики толпы: «Долой немцев!» Радовались аресту людей с немецкими фамилиями и равнодушно взирали на арест младенца-императора Иоанна Антоновича, назначенного на «российское хозяйство» перед смертью Анной Иоанновной. На знамени переворота его организаторы начертали слова о защите национального достоинства, а сама Елизавета Петровна в день мятежа играла роль Орлеанской девы - освободительницы от иностранного ига.
Вот как описывает арест императора Николай Костомаров: «Он спал в колыбельке. Гренадеры остановились перед ним, потому что цесаревна не приказала его будить прежде, чем он сам не проснется. Но ребенок скоро проснулся. Елизавета Петровна... понесла его к саням. Народ толпами бежал за новой государыней и кричал «ура!». Ребенок, услышав веселые крики, развеселился сам, подпрыгивал на руках у Елизаветы и махал ручонками. «Бедняжка! - сказала государыня, - ты не знаешь, зачем это кричит народ: он радуется, что ты лишился короны!»
Звучит даже трогательно. Если, конечно, не знать, что этот младенец-арестант - «железная маска» русской истории - так и сгнил в темнице, ни разу больше не увидев белого света.
Эту ночь в Петербурге спокойно проспали немногие. Люди высыпали на улицу. Слова Елизаветы: «И я, и вы - все много натерпелись от немцев, и народ наш много терпит от них. Освободимся от наших мучителей! Послужите мне, как служили отцу моему!» - потонули в восторженном реве толпы.
Возбужденные гвардейцы требовали немедленного изгнания из России всех немцев, но Елизавета Петровна лишь убрала ряд одиозных фигур, не больше. Кое-кому этого показалось мало, и они попытались разделаться с немцами самостоятельно. Например, в русском лагере под Выборгом вспыхнул даже бунт против немцев, но его тут же подавили.
В разгар этого националистического угара мало кто задумывался о том, какие силы стояли за переворотом. Если бы русские патриоты знали о той роли, что играли в событиях француз Лесток, личный врач Елизаветы Петровны, французский посланник де ля Шетарди и шведы, то восторги на улицах наверняка были бы более умеренными.
В молодости Елизавета была необычайно обаятельной. Китайский посол восхищался ее красотой. Французы - умением танцевать минует и знанием их родного языка. Иностранцы находили в ней сходство с француженкой. Саксонский агент Лефорт о молодой Елизавете оставил следующую запись: «Всегда легка на подъем... она как будто создана для Франции и любит лишь блеск остроумия».
Русские патриоты видели в ней не французское, а исключительно национальное. Не обращая ни малейшего внимания на заграничный минует, они восхищались тем, как дочь Петра лихо отплясывает в сарафане «русскую». К тому же Елизавета периодически «ходила в народ», чаще всего к солдатам, где участвовала в крещении новорожденных и щедро, несмотря на свои скудные тогда средства, одаривала их родителей. Каждое из таких появлений в солдатской и гвардейской среде обрастало дополнительными и благожелательными для цесаревны слухами. Заслуженно или незаслуженно, хотела Елизавета того или не хотела, но она, в конце концов, стала своего рода знаменем русских патриотов, возложивших на ее кокетливые и не очень надежные плечи всю надежду на новый прорыв России вперед.
Одним из главных заговорщиков являлся самый близкий в то время к Елизавете человек - врач Иоганн-Германн Лесток. Не менее важным действующим лицом можно считать и французского посланника в России Жака-Иоахима Тротти маркиза де ля Шетарди. Хотя его роль в перевороте всегда вызывала немало споров. С точки зрения одних исследователей, он наряду с Лестоком весь переворот организовал и осуществил. С точки зрения других, французский посол не причастен непосредственно к самому перевороту, хотя и готовил для него почву. Наконец, по мнению третьих, всю деятельность Шетарди в России в этот период следует рассматривать как личную инициативу дипломата, но не как реализацию планов официального Парижа.
В день переворота Шетарди в санях с русскими гвардейцами арестовывать представителей прежней власти действительно не ездил, он все-таки был послом иностранной державы. Но вот взрыхлял почву для переворота посланник очень энергично, а французские деньги сыграли немалую роль в создании необходимого настроя среди гвардейцев. Что же касается дискуссии о том, насколько Шетарди действовал самостоятельно, это вопрос сложный. В дипломатии всегда имеется надводная и подводная часть айсберга. К тому же сама информационная оторванность послов от своих стран в те времена предполагала, что, выполняя согласованную со своим дипломатическим ведомством стратегическую задачу, посланник в конкретных действиях полагается уже на свой опыт, чутье и умение импровизировать. Ситуация в России менялась в этот период столь быстро, что на согласование каких-то конкретных шагов у Шетарди просто не было времени.
Хорошо известно, что Франция, зная об очевидных симпатиях Елизаветы ко всему французскому, делала ставку именно на нее, надеясь повернуть Россию после ее воцарения в сторону Парижа и подорвать уже традиционный русско-австрийский союз. Есть достоверная информация о том, что Шетарди многократно беседовал с Елизаветой на эту тему и склонял ее к перевороту. Известно, что, когда Шетарди получил от своего правительства две тысячи червонцев, значительная часть этих денег была направлена в гвардейские казармы для раздачи там подарков от имени цесаревны. За счет этих денег и удалось сформировать первый ударный отряд гвардейцев, готовых, по их словам, идти «за матушку Елизавету Петровну хоть в огонь, хоть в воду».
Известно также, что Шетарди в канун переворота активно контактировал и со шведским посланником в России Нолькеном. Именно в ходе этих бесед и возникла идея о том, что шведские войска, воспользовавшись неразберихой в Петербурге, могут начать боевые действия против русских. Истинной целью операции был, естественно, пересмотр результатов Ништадтского мира, но войну можно было начать и под более «благородным предлогом», то есть поддержки притязаний Елизаветы на русский престол.
Никакого письменного обязательства от Елизаветы в обмен на шведскую поддержку Нолькен так и не получил, хотя, судя по его намекам, что-то она ему на словах действительно обещала. Только вот что? При всей своей ветрености Елизавета Петровна, тем не менее, отлично понимала, что любая попытка дочери Петра отдать Швеции земли, завоеванные отцом, была бы для ее престижа самоубийственной. В свою очередь, Елизавета считала, что иностранные партнеры делают далеко не все, что могут. Претензии касались и вопроса финансирования переворота, и гласной международной поддержки. Шведы уже вторглись в Россию, но при этом не высказались в пользу Елизаветы. Претензии были услышаны: денег заговорщикам подбросили еще, а шведы, наконец, выпустили официальный манифест, где объявили себя защитниками прав Елизаветы Петровны.
В истории, впрочем, бытует и другая версия. На предложение шведов, согласно этой уже сугубо патриотической версии, дочь Петра сразу же ответила: «Лучше я не буду никогда царствовать, чем куплю корону такой ценой!» Что же касается шведского манифеста, то он являлся, по той же версии, лишь дымовой завесой, пропагандистским прикрытием военной операции против России. И это возможно.
Нельзя сказать, что действия заговорщиков остались незамеченными. Правительницу Анну Леопольдовну - мать Иоанна Антоновича пытались предостеречь многие. Одним из первых почувствовал беспокойство мастер интриги Остерман, который и приехал со своими тревогами к правительнице. Та заявила, что все это сплетни, что Елизавета - ее подруга и не способна на заговор.
Оптимизм Анны Леопольдовны не был столь уж наивным, как может показаться на первый взгляд, она хорошо знала характер Елизаветы. Елизавета Петровна действительно, несмотря на все приготовления, колебалась. Но рядом оказался Лесток, а вот его энергию и предприимчивость Анна Леопольдовна в своих расчетах не предусмотрела. 24 ноября в 10 утра француз явился к Елизавете с двумя рисунками в руке. На одном цесаревна была изображена с короною на голове, на другом в монашеской рясе. Лесток поставил вопрос ребром: «Желаете ли быть на престоле самодержавною императрицей или сидеть в монашеской келье?» Зная характер Елизаветы, можно предположить, что ее не столько соблазнила императорская корона, сколько испугала монашеская ряса. Мысль о том, что ей, возможно, придется остаток своих дней провести вдали от костюмерной, фейерверков, шампанского и мужчин была для нее невыносимой.
Все остальные события развивались по намеченной схеме: триумфальное появление Елизаветы в военном мундире в гвардейских казармах, речи о засилье немцев, аресты политических противников, допросы колеблющихся.
Фельдмаршал Ласси, служивший еще Петру, вошел в русскую историю не только благодаря своим многочисленным победам над шведами, но и из-за блестящего по находчивости ответа, данного им посланнику цесаревны, когда тот его разбудил в ночь переворота.
На вопрос: «К какой партии вы принадлежите?» шотландец спросонок, не зная, что происходит, тем не менее, безошибочно ответил: «К ныне царствующей!»
Когда гренадеры Преображенского полка попросили Елизавету Петровну принять на себя почетный чин капитана их роты, она не только с удовольствием согласилась, но даровала дворянское достоинство всем состоящим в ее роте, а вдобавок обещала наделить каждого из них имением с крепостными.
Таким образом, в результате переворота в России стало на целую роту больше счастливых людей.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
