Ольга Соболевская, обозреватель РИА Новости.
95 лет назад, 13 октября, родилась Софья Головкина, балетмейстер и балетный педагог, которая свыше 40 лет возглавляла главную кузницу балетных кадров для Большого театра – Московскую государственную академию балета. Сегодня, однако, выпускники Академии – бывшего Московского хореографического училища – танцуют совсем в другом балете. В нынешнем балетном искусстве мало что осталось от классического танца, который прославил Большой театр в стране и за рубежом и который исполняла сама Софья Головкина.
20 век был столетием хореографического расцвета. Ставили балеты Михаил Фокин, Джордж Баланчин (он же – Георгий Баланчивадзе), Касьян Голейзовский, англичанин Фредерик Эштон, Леонид Лавровский, Юрий Григорович, француз Морис Бежар, американский немец Джон Ноймайер.
Знаменитые постановки, как правило, несли романтический настрой (классические примеры – «Лебединое озеро» Чайковского или «Жизель» Адана) или героико-драматический («Спартак» Хачатуряна).
Искусство балета считалось высоким, возвышенным. Чайковский симфонизировал балет, сделав музыкальный текст уже не аккомпанементом к танцу, а самоценной составляющей балета. Дело продолжил Александр Глазунов – в «Раймонде». А потом – Игорь Стравинский с его новаторскими балетами «Жар-птица», «Петрушка», «Весна священная» (картины языческой Руси). Советской классикой стали «Ромео и Джульетта» и «Золушка» Прокофьева.
И это действительно высокое искусство в 20 веке, тем не менее, не называли элитарным, для избранных. Эти эпитеты применяют к балету современные хореографы, например, Алексей Ратманский, руливший балетом Большого театра с 2004 по 2008 гг. Кстати, балеты Ратманского, успевшего поработать в Канаде, Дании, США, – «Сны о Японии», «Светлый ручей», «Леа», «Золушка», «Поэма экстаза» и другие – действительно самобытные и теперь уже классические. Как и великие балеты 20 века, они сделаны без высокомерия по отношению к зрителю и понятны разным аудиториям.
Между тем, в современном балете появилась тенденция – не просто деромантизировать его, а фактически девальвировать его жанровые признаки. И такая «ультрасовременная» трактовка балета не имеет ничего общего с настоящей художественной смелостью авангарда.
Театру эксперименты необходимы. И балету – в частности, иначе он покроется музейной пылью. «Большой театр – это классический балет и одновременно живой театр для артистов, – говорит Алексей Ратманский, – Мы ставили и классику, и балеты Шостаковича, и хореографию 1950-1960-х, привлекали современных хореографов для работы с артистами, создали Мастерскую новой хореографии».
Однако в некоторых балетах, которые Большой освоил теперь, не осталось почти ничего собственно балетного. Есть пантомимические движения под музыку, более или менее ритмичные. И есть зрелищный визуальный ряд. Но это еще не балет.
Как бы мы ни восторгались западным авангардом, абсолютизировать его и тем самым сводить балет к абсурду – нельзя. Да и забывать собственные танцевальные достижения неразумно.
Между тем, так и произошло, когда в Большом театре пошел балет албанско-французского хореографа Анжелена Прельжокажа «Creation 2010» по мотивам Апокалипсиса.
Стоп! Пусть Апокалипсис немного подождет. А ждала ли его публика?
Как показывает практика, зритель прежде всего хочет классики. Самые посещаемые балеты Большого театра и у нас, и за рубежом (на гастролях) – классические: «Щелкунчик», «Лебединое озеро», «Спящая красавица», «Корсар», «Баядерка».
С 1960-1970-х, когда плеяда Григоровича – Екатерина Максимова, Владимир Васильев, Марис Лиепа, Наталия Бессмертнова (ученица Софьи Головкиной) и Михаил Лавровский – покорила зарубежье, Большой балет представляла в мире именно классика. Плюс – незабвенный высокоэнергетический «Спартак», «Легенда о любви» и «Каменный цветок». И все эти спектакли были рассчитаны на широкую аудиторию, а не на неких абстрактных посвященных.
А уж что говорить о «Ромео и Джульетте» и «Лебедином озере» с Галиной Улановой и Константином Сергеевым, работах Плисецкой (один «Дон-Кихот» чего стоит!), «Золушке» с Лепешинской! Эти легендарные постановки смотрели даже люди, очень далекие от балета, однако сила танцевального искусства в 20 веке была такова, что переубеждала скептиков и перевербовывала их в лагерь балетоманов.
А теперь снова об Апокалипсисе. «Creation 2010» с участием российских и французских артистов задуман как элитарный и эпатажный. В нем нет почти ничего классического. Речь даже не о телодвижениях и танцевальной технике (расслабленное тело, сутулая спина – вместо гордой выправки классических танцовщиков). Не беда даже то, что в балете отсутствует вразумительный сюжет. Ставил же Баланчин бессюжетные балеты – те же «Драгоценности», к примеру, и получалось блистательно!
У Прельжокажа так не вышло. В балете – сюжетная чехарда и сумятица.
В спектакле изображаются доисторические формы материи – то ли капсулы с «веществом существования» (как сказал бы Андрей Платонов), то ли вообще молекулы, – речь о сцене с танцовщиками в полиэтиленовых пакетах.
Потом в разорванном сюжете возникает варварский период, затем – закат Европы. Артисты выразительно «стирают» флаги разных стран. На сцене Большого имитируется даже стриптиз.
Все это зрелищно, но не слишком красиво. Чересчур гротескно, грубовато, без какой бы то ни было романтики, зато с атлетикой в движениях и средненьким перформансом.
Хореограф считает артистов Большого «восхитительной армией», из которой он набрал «спецотряд» под свои задачи. Очень сомнительный комплимент. Даже кордебалет возмущается, когда его называют «армией», а уж что говорить о примах и солистах – ярких индивидуальностях? Ведь в Большом театре так или иначе ценится оригинальный исполнительский стиль, творческая самобытность.
«Creation 2010» – все-таки не балет. Это синтез пантомимы, атлетики, инсталляций и музыки в стиле техно. Все вместе это выходит за пределы жанра. Это уже какое-то новое жанровое образование, кстати, не элитарное, а, скорее, полупопсовое. И популистское: с модной пародией на историю и культуру. А его поклонники – это уже совсем другая аудитория, чем у классического балета. Раньше балетоманы приходили в театр восхищаться, теперь им остается недоумевать перед такой ультрасовременностью.
Молодые артисты Большого, выходцы из Академии балета, увлечены новым стилем работы – просто в силу его необычности. Что будет дальше и кто будет лепить из танцовщиков Большого свои балетные «фигуры» – неизвестно. Пределы обессмысливанию балета могут установить сами артисты. Как делает, например, японец Морихиро Ивата, единственный иностранец-солист в труппе Большого театра. Он ценит балет именно за гармонию и романтизм. «Я за то, чтобы на сцене царила истинная красота», – говорит он. И в таком консерватизме есть здравый смысл».
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
