Андрей Федяшин, политический обозреватель РИА Новости.
После успешного «погружения» в СНВ и российско-американские ядерные договоренности в Праге 8 апреля, на следующей неделе мир приступает к решению других атомных головоломок. Эти схожие или смежные проблемы, но уже глобального масштаба, вернутся в США, где 12-13 апреля президент Барак Обама будет принимать Саммит по глобальной ядерной безопасности (Global Nuclear Security Summit). Он был им же и предложен еще на июльской 2009-го года встрече в верхах G-8 в Италии. В мае мир поднимется еще на одну ступеньку выше – ООН займется обзором выполнения Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) 1968-го.
В Вашингтоне 47 глав государств и правительств должны обсудить и, если получится, принять некий план действий с тем, чтобы последний: обеспечил безопасность и сохранность ядерных материалов; помог остановить контрабанду и незаконную торговлю ядерными материалами; помог своевременно обнаруживать и нейтрализовать «ядерный терроризм»; укрепил режим нераспространения; обеспечил контроль над обращением расщепляющихся материалов. Россия, кстати, активно помогала США формулировать повестку дня.
То, что на конференцию согласились приехать множество участников, включая таких ядерных антагонистов, как Пакистан, Индия и Китай, обнадеживает уже само по себе. Впечатляет и то, что Барак Обама, наконец, активно взялся за свою международную и разоруженческую повестку дня. Контроль над вооружениями, борьба с ядерным терроризмом и нераспространение – главные ее части. Предшественник Обамы Буш-младший, между прочим, тоже много говорил о контроле и разоружении. Но декларировать цель и идти к ней – совсем разные вещи. Идти будет трудно.
Между участниками, особенно между неподписантами ДНЯО (Израиль, Индия, Пакистан и КНДР), невыполняющими его (Иран и Северная Корея) и ядерными старожилами (США, Россия, Британия, Франция и Китай) так много разногласий, что вряд ли сразу удастся согласовать конкретный план. Было бы хорошо, если бы дело закончилось некоей общей политической декларацией. Все-таки это уже шаг вперед.
И было бы не очень хорошо, если бы саммит превратился в некое подобие «Большого ядерного парткома» для разбирательства неадекватного ядерного поведения Тегерана и Пхеньяна и/или в инструмент консолидации нажима на них в виде новых санкций. То, что он отчасти задуман именно с такой целью, мало у кого вызывает сомнения. Речь лишь в том, какая именно часть перевесит: глобальная или ирано-корейско-региональная.
При всем большом уважении к «пражскому договору» 8 апреля, надо признать, что для долгосрочной безопасности планеты все, что будет обсуждаться в Вашингтоне, гораздо важнее. А из этого самое важное - это возможность жесткого контроля над обращением расщепляющихся материалов. Для начала. Подобного рода вещи всегда были малоизвестными, малопонятными и малоинтересными для простых смертных темами. Тем не менее, от упорядочения дел в этой области (ужесточения контроля производства, хранения, передач или продаж, дисциплины, инспекций, надзора) безопасность мира зависит не меньше, а больше, чем от сокращения ядерных боеголовок. Особенно сейчас, когда ядерная война вроде никому не грозит.
Слишком многого ждать, естественно, не стоит. Все это могло бы иметь глубокий прикладной смысл только в том случае, если бы синхронно, а не в перспективе, шло активное ядерное разоружение. Пока же в мире есть мощные ядерные страны, «ядерные подростки» типа Индии, Пакистана и Израиля, и ядерные «мальчиши-плохиши» типа Ирана и Северной Кореи, последние две категории всегда будут испытывать некую ущемленность своих суверенных ядерных прав. Это все тот же заколдованный круг: «Не мы это начинали, не нам первыми и отказываться - разоружитесь сами, а мы с удовольствием последуем».
Барак Обама, похоже, энергично ведет дело к выработке Договора о запрещении производства расщепляющихся материалов (Fissile Materials Cutoff Treaty FMCT). Он здесь вовсе не пионер и не мессия. О таком договоре начали говорить уже в конце 50-х годов. Обама и Медведев обсуждали подготовку к нему на своем последнем саммите в Москве в 2009-м.
Вся проблема здесь опять же в «пороговых ядерных государствах», плюс в разделении таких материалов на оружейные и гражданские. Ввести запрет на «оружейное расщепление» и оставить в покое гражданские материалы, -- значит пробить в договоре лазейку, куда может утечь высокообогащенный уран и превратиться потом в килотонны.
Речь вот о чем. На саммит приглашены все страны, которые имеют ядерное оружие, атомную энергетику, источники получения ядерного сырья, атомные электростанции, ядерные исследовательские реакторы, суда с атомными энергетическими установками. Таких, между прочим, очень много. А если собрать весь высокообогащенный «гражданский» уран (ВУ), который пока в основном и используется в исследовательских реакторах (его легче всего довести до ядерного материала оружейной чистоты), то получается, что ядерная террористическая угроза – не такое уж и большое преувеличение.
Такого рода ВУ можно найти от Австралии до Швейцарии или от Вьетнама до Канады. По данным Международного Центра по расщепляющимся материалам (российские эксперты входят в эту независимую международную организацию), запасы ВУ в мире составляют сегодня 1670 метрических тонн. Из них 760 метрических тонн выделены для «невоенного использования». Львиная доля принадлежит России и США. За их пределами ежегодно «на гражданке» используется примерно 4,3 тонны ВУ. Такого количества достаточно, чтобы изготовить 160 ядерных зарядов.
Переводить американские реакторы с высокообогащенного на низкообогащенный уран США начали еще до Обамы и Буша-младшего. Тогда, правда, за призывами заключить договор о запрещении производства расщепляющихся материалов стояла несколько иная идеология. Поскольку перевод реакторов с «высоко» на «низко» обогащенное топливо требует больших денежных затрат, современных технологий и пр., то США при такой трансформации автоматически получали большую выгоду. Россия не могла сделать это физически: ни денег не было, ни технологий быстрого «реакторного преобразования». Но факт остается фактом: США в этой области передовики. Они занялись этим с 1978 года, и из почти сотни реакторов на ВУ у них осталось только шесть. У нас таких пока более 50-ти. При Буше и до него (1978-2004) годы на цели такой конверсии было выделено в общей сложности 149 млн долларов. Между прочим, часть денег шла на переоборудование российских реакторов. Обама на один только 20011 финансовый год запросил 199 млн долларов.
Вообще, надо сказать, что большинство всех правил «ядерного движения», которыми мир руководствуется все последние 60 лет, были написаны (или задуманы) еще после Второй мировой, в 50-х годах, и с тех пор существенно не менялись. Зато ядерных государств стало больше.
Как и все в этой сложной области, одно вытекает здесь из другого, переливается в третье, перетекает в четвертое, ускользает в пятое…В общем, договориться по поставленным вопросам будет гораздо труднее, чем Вашингтону и Москве сговориться, скажем, еще на один договор СНВ. Но начинать надо.
Правда, никто не уверен, что такое начало будет ровным. Премьер Израиля Биньямин Нетаньяху, как стало известно, уже отказался ехать в Вашингтон. Из-за того, что Египет и Турция намереваются поднять на конференции вопрос о ядерном оружии Израиля и задать простой вопрос: если надо наказывать Пхеньян и Тегеран за «распространение», то почему делается исключение для Израиля? Он единственный на Ближнем Востоке имеет боеголовки и средства их доставки.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
