Анатолий Торкунов, ректор МГИМО, сопредседатель польско-российской группы по сложным вопросам, специально для РИА Новости.
Вопросы по Катыни мне обычно задают с некоторой опаской: считается, что Катынь - сложнейший из того списка вопросов, которым занимается российско-польская комиссия. На самом деле сложности тут имеют чисто психологический характер. О фактах спору нет.
Да, Катынь - это тот вопрос, который вызывает наибольший политический резонанс, эмоциональный накал в общественном мнении, прежде всего, польском. С другой стороны, как это не цинично прозвучит, для историков он не является трудным. На протяжении уже нескольких десятилетий для тех, кто действительно интересуется историей, а не политическими спекуляциями вокруг нее, общая картина катынской трагедии ясна. Задача Группы состоит, а в отношении Катыни, надеюсь, можно сказать - состояла в том, чтобы найти методы к сближению точек зрения на общие исторические проблемы. Предстоящую в начале апреля встречу премьеров отчасти можно считать результатом найденного нами метода сближения взглядов на историю. Одно из непременных условий такого сближения - деполитизация истории, прекращение ее использования в политических целях.
Совместное участие премьеров в мемориальной церемонии, отдание дани памяти жертвам сталинизма уже само по себе является решением Катынской проблемы. Полагаю даже, что изменение общеполитического климата вокруг этого события сможет оказать определенное влияние и на юридическое рассмотрение катынского дела. В конце концов - судьи, прокуроры, вовлеченные в этот процесс, живут не в безвоздушном пространстве. Они, да простят меня юристы, откликаются в том числе и на общественные настроения.
В целом, я хотел бы это особо подчеркнуть, российско-польская группа по сложным вопросам за не такой уж долгий срок своего существования занималась не столько конкретной катынской проблематикой, сколько выработкой концептуального подхода к схожим проблемам. Наша задача на протяжении последних двух лет заключалась в том, чтобы найти некую модель обращения с трудными, спорными, по-разному оцениваемыми историческими проблемами, а потом передать, насколько это можно, наш опыт в широкие круги общества, политические элиты, в журналистскую среду, во внешнеполитические ведомства. Инструментарий для этого мы использовали разный - от публичных коммюнике до закрытых обращений сопредседателей. Но главным нашим «изобретением» стала подготовка совместной книги, охватывающей наиболее значимые черные и белые «пятна» совместной истории России и Польши в ХХ веке. Такая книга, где каждую тему синхронно освещают российские и польские авторы, появится летом 2010 года на прилавках книжных магазинов наших стран. Пробный вариант такой совместной работы мы сделали, подготовив силами МГИМО (Московский государственный институт международных отношений) и PISM (Polski Instytut Spraw Medzynarodowych - Польский Институт международных дел) книгу, посвященную генезису и началу Второй мировой войны. Книга под названием «Кризис 1939 года в оценках польских и российских историков» вышла в конце 2009 года на русском и польском языках.
Нас, членов часто рабочей группы, часто просят: заклеймите секретные протоколы к пакту Молотова-Риббентропа, осудите послевоенные сталинские репрессии в Польше. Когда мы показываем самые жесткие оценки этих вещей, уже сделанные российской стороной, это вызывает удивление: как, а мы думали, вы по-прежнему цепляетесь за старое видение истории. Парадоксальность общественного дискурса в России и Польше в том и состоит, что уже сделанные, вполне адекватные, взаимоприемлемые оценки тех или иных событий, например того же пакта Риббентропа-Молотова, имеют тенденцию к некоему размыванию их последующими дискуссиями, пропагандистскими экзерсисами, просто информационным шумом, издаваемым не очень квалифицированными, но имеющими доступ к прессе людьми. Наша задача была не в нахождении неких новых фактов, хотя многие историки входящие в нашу Группу, как вы знаете, были в свое время авторами фактологических сенсаций. Задача Группы, еще раз повторяю, состоит в аккумулировании тех взглядов и подходов, которые сближают, а не разделяют Польшу и Россию. Тезис о «лжи во спасение» в данном случае не работает, сближает только правда. И тут, конечно, доступ к архивам имеет принципиальное значение. О нем нас тоже часто спрашивают.
Вопросами рассекречивания документов по польско-российским отношениям наша Группа специально не занималась. В принципе, в отношениях между нашими странами сколько-нибудь серьезных документальных лакун не существует. Историки прекрасно осведомлены о том массиве документов, что относится к истории наших стран, равно как и к международной проблематике, куда были вовлечены Россия и Польша. Регулярно идет диалог архивных служб.
Даже такие, казалось бы, разные ведомства, как российская ФСБ и польский ИПН (Institut Pamieci Narodowej - Институт национальной памяти) издают совместные документальные сборники. Достаточно напомнить их последнюю совместную работу, посвященную Варшавскому восстанию.
Если говорить принципиально, то мне кажется, что архивная политика в современном мире должна претерпеть кардинальные изменения. Кто угодно - те же британцы, американцы, россияне - может бесконечно ссылаться на национальное законодательство, исключения, архивные традиции, но это никак логически не объясняет того, что же может быть действительно закрытого, секретного по прошествии семидесяти лет? Ожидать архивного альтруизма вряд ли следует, у архивов есть своя внутренняя логика - она может быть преодолена только политической волей, синхронно проявленной лидерами ведущих стран мира.
Еще один вопрос, который нам часто задают, - не намерены ли мы от событий, большинства свидетелей которых давно нет в живых, перейти к более «свежим» проблемам? Например, подробнее выяснить причины, побудившие Войцеха Ярузельского ввести в Польше военное положение в 1981 году? Отвечая на этот вопрос, прежде всего напомню, что еще в начале девяностых годов в российских газетах появились протоколы заседаний Политбюро ЦК КПСС, посвященных проблеме «помощи братской Польше» в начале восьмидесятых годов. Кроме того, в книге, намеченной к выходу летом 2010 года, есть специальные главы, посвященные этому периоду. Вместе с тем, мне кажется, что никакой протокол не раскроет все то множество «за» и «против» введения военного положения, которые противостояли друг другу в сознании Войцеха Ярузельского и его коллег. Обо всей неоднозначности тогдашней ситуации неоднократно говорил и сам Ярузельский. Отсутствие консенсуса по вопросу военного положения в современном польском обществе - также иллюстрация предельной сложности и неоднозначности случившегося в 1981 году.
Но хотелось бы привлечь внимание и к другому - к абсурдности процесса над человеком с такой судьбой, как у Ярузельского. Выходец из шляхетской патриотической семьи, волею начавшейся войны он оказывается в сталинских лагерях, где гибнет его отец. Доступным ему способом - в составе польских формирований созданных на территории государства, которое нанесло тяжелый урон его семье - он борется за свободу своей родины. Позднее, став кадровым военным, он оказывается во главе Польши в момент, когда страна находится в непростой коллизии с участием СССР. В финале своей карьеры государственного деятеля именно Ярузельский, вместе с такими неоспоримыми отцами новой Польши, как Тадеуш Мазовецкий и Лех Валенса, приводит свою страну к полноценной демократической системе и достойному месту в новой Европе. Осудить такого человека могут, наверное, только очень самоуверенные и несколько примтивные люди, у которых в палитре оценок есть только черные и белые краски.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
