Геннадий Бордюгов, член Экспертного совета РИА Новости.
Жители постсоветского пространства не могут понять, почему вдруг «бандиты стали героями, а героев пытаются посадить на скамью подсудимых». В столкновениях образов прошлого проблема националистических движений является одной из самых острых. Она политизирована до крайности, а значит, диалог историков возможен через предъявление фактов и документов. Только так можно исправить горькое сетование людей.
В этом смысле важным событием стало издание объединённой редакцией МВД России фундаментального документального сборника «НКВД-МВД СССР в борьбе с бандитизмом и вооружённым подпольем на Западной Украине, в Западной Белоруссии и Прибалтике (1939-1956)». Составленный Н.И. Владимирцевым и А.И. Кокуриным, этот труд вобрал в себя 158 документов, большая часть которых до недавнего времени находилась на секретном хранении в Государственном архиве Российской Федерации и Центральном архиве ФСБ.
Безусловно, ключевое место среди этих документов занимают военный и послевоенный периоды. Тогда враг был очевиден, и задачи перед органами НКВД стояли вполне конкретные, а классовые обиды уходили на второй план. В годы нацистской оккупации и освобождения западных областей СССР, когда все вооружённые формирования националистов были в основном ликвидированы, понятия «враг», «дезертир» наполнялись конкретным смыслом, а сотрудничество с вермахтом подпадало под жёсткие законы военного времени. Так было, в частности, в отношении организаций «Айзсарги» в Латвии, «Ванагай» («ястребы») в Литве, «Омакайтсе» («самозащита») в Эстонии, ликвидированных за массовые расстрелы советских граждан и сотрудничество с нацистами. Так было и с организацией украинских националистов (ОУН) и украинской повстанческой армией (УПА).
В сборнике приводятся уже известные и новые свидетельства о том, как националисты западной Украины, получив из рук немцев Украинскую самостоятельную державу, перешли к ним на службу. Украинская полиция совместно с немцами вырезали и сожгли сотни деревень и тысячи мирных жителей. Массовым убийствам и грабежам подвергались не только поляки, евреи, русские, но украинцы. Хотя УПА официально объявила войну и большевикам, и немцам, тем не менее, именно немцы с августа 1943 по сентябрь 1944 г. передали УПА немалое число вооружений. В книге впервые раскрываются и ранее секретные планы, ход проведения операций против польской Армии крайовой в западных областях Украины, Белоруссии и Литве, а также «оперативной комбинации» по вскрытию подполья украинских националистов в Северной Буковине.
Авторы проекта, с одной стороны, заявляют, что «не берут на себя ответственности судить участников жестокой борьбы 1940-х – 1950-х годов, определять правых и виноватых», поскольку уважают право наций на самоопределение и право любого человека иметь свою точку зрения по национальному вопросу. С этим нельзя не согласиться, как и с тем, что авторы не желают оправдывать насилие и «осуждают как репрессии центральной власти, так и террор националистов». Тем не менее, внимательного читателя наверняка не покинет ощущение, что составители сборника находятся в плену определений, даваемых представителями как центральной власти, так и националистов, и не дистанцируются от них.
Скажем, возникает вопрос, а насколько доказательны утверждения о том, что националистические организации были созданы при содействии иностранных спецслужб в конце XIX – начала XX вв., а революция в России укрепила их, поскольку они использовались европейскими державами для борьбы против Советской власти, а затем эти организации перешли под контроль нацистских спецслужб. Создатели сборника как бы удивлены тем, что с воссоединением Западной Украины, Западной Белоруссии и Северной Буковины и вхождением Латвии, Литвы и Эстонии в состав СССР бывшая политическая элита, «опиравшаяся на помощь немецкой разведки», не собиралась отдавать власть. Удивлены и тому, что эта элита в ходе проведения национализации и аграрной реформы «путём террора пыталась сорвать эти мероприятия», как будто они проводились не насильственным образом. Буквально накануне Великой Отечественной войны, в мае-июне 1941 г., из Западной Украины было выселено 11 тысяч человек, из Западной Белоруссии – 21 тыс. Из Литвы около 13 тыс. человек было отправлено в ссылку и 4, 6 тыс. в лагеря, из Латвии – соответственно 10 и 5, 5 тыс., из Эстонии – 6 и 3,6 тысячи.
Безусловно, эти цифры нуждаются в объяснении, равно как и численность антисоветских воинских формирований, возникших в период войны. Ведь речь шла о десятках тысяч человек, направивших своё оружие против Красной Армии и партизан. К примеру, в эти формирования вошли: литовцев – 36,8 тысяч человек, азербайджанцев – 31 тыс., украинцев – 75 тыс., Русская освободительная армия Власова – 300 тыс. Около 330 тыс. жителей Украины, Белоруссии и Прибалтики служили в местной полиции и отрядах самообороны, подчиненных начальникам СС и полиции рейхскомиссариатов.
Не случайно 19 апреля 1943 г. М.И. Калинин подписал закрытый Указ Президиума Верховного Совета СССР «О мерах наказания для немецко-фашистских злодеев, виновных в убийствах и истязаниях советского гражданского населения и пленных красноармейцев, для шпионов, изменников Родины из числа советских граждан и для их пособников». Этот Указ впервые публикуется полностью в сборнике. Названные в Указе лица подлежали смертной казни через повешение, а пособники из местного населения карались ссылкой в каторжные работы на срок от 15 до 20 лет. Рассмотрение дел было возложено на военно-полевые суды, образуемые при дивизиях действующей армии. Приведение в исполнение приговоров о смертной казни предписывалось «производить публично, при народе, а тела повешенных оставлять на виселице в течение нескольких дней, чтобы все знали, как караются и какое возмездие постигнет всякого, кто совершает насилие и расправу над гражданским населением и кто предаёт свою Родину».
Возможно, именно исследование мотивов власти и националистов составляет перспективу в поиске ответов на те сложные вопросы, которые породила в последние годы «война памяти» на постсоветском пространстве. Пожелаем всем нам поскорее преодолеть сохраняющиеся трудности в доступе к неизвестным ещё секретным документам. А это, по мнению авторов, связано как с объективными обстоятельствами – «в условиях, когда Россия вновь ведёт борьбу с незаконными вооружёнными формированиями, раскрывать методы оперативной работы органов государственной безопасности преждевременно», так и субъективными факторами – Закон «О государственной тайне» хотя и ввел 30-летний срок закрытого хранения документов, но не предусмотрел механизма, обеспечивающего соблюдение этого срока. Работа по рассекречиванию производится ведомствами, не располагающими должными силами и средствами, да и не всегда заинтересованными в открытии тайн прошлого.
Мнение автора может не совпадать с позицией редакции
